Штурмовые ветеринары - Страница 69

Мы шли в общей толпе молча, почти не глядя по сторонам. Каждый был погружен в свои мысли, а окружающая картина промозглой серости и тревожной скорби усиливало ощущение мрачной безысходности.

Наконец процессия медленно втянулась на территорию маленького погоста, расположенного на холме над деревней. К нему вела грунтовая дорога и последнюю сотню метров люди шли, проваливаясь в грязь едва не по колено. На краю желтела куча глины над свежей могилой. Рядом с ней поставили гроб, а на площадку перед ним неожиданно вышел Курдюк и обратился к собравшимся, замершим широким кольцом:

— Дорогие земляки! Мне не хватит слов, чтобы выразить ту боль и скорбь, которой переполнены сейчас наши сердца. Любой родитель знает, что нет ничего страшнее в жизни, чем хоронить своего ребенка. Юля была прекрасной девочкой. Я хорошо помню, как она чудесно пела и танцевала на вечерах самодеятельности в нашем Дворце Культуры. Как хорошо училась, я лично подписывал почетную грамоту и благодарственное письмо родителям. То, что случилось — просто немыслимо! Чудовищно и неприемлемо всеми людьми!

Председатель сделал паузу и внимательно оглядел собравшихся. Я поразился его ораторскому мастерству и силе голоса, он говорил без микрофона, но даже в дальнем ряду, где мы остановились, было отчетливо слышно каждое слово. Он, между тем, продолжал:

— У нас очень гуманное государство. Указом нашего великого президента в стране отменена смертная казнь, даже за такое ужасное злодеяние. Однако, я вам клянусь своей жизнью, что чудовище, сотворившее это, не вернется живым из тюрьмы и сполна поплатится за свое преступление!

Толпа одобрительно зашумела. Курдюк выдержал паузу, затем вскинул руку и все мгновенно смолкли, а он продолжил свою речь:

— Но нельзя забывать, что в этой страшной трагедии есть и наша с вами вина. Мы не следим за своими детьми. Не воспитываем их в строгости должным образом, не внушаем им важные ценности семьи и труда. В головах у детей только пошлость и разврат. Гнилые западные ценности. Стремление уехать в большой город, поближе к оболванивающей музыке и наркотикам! Забыть своих родителей, свою семью, обрубить корни! Бросить на произвол судьбы родную землю, которая кормила дедов и прадедов. В этом таится страшное зло, в этом погибель для всех нас. Поэтому я призываю родителей: «Будьте строже со своими детьми. Не балуйте их сверх меры. Пусть знают цену труду и трудовому хлебу. Пусть учатся и трудятся, а не пьют и гуляют. Дети наше будущее, если мы не будем за ними следить, то и будущего у нас не станет».

Курдюк снова замолчал, переводя дух. Он явно обладал поразительной силой убеждения и недюжинными лидерскими качествами, что в сочетании с ораторским мастерством оказывало серьезный эффект. Я вспомнил нудное блеянье по бумажке, которое часто доводилось слышать от городских чиновников, выступавших «для галочки» на различных мероприятиях. Они не шли ни в какое сравнение с харизмой и подлинной мощью выступления бывшего председателя. Курдюк осушил поднесенный стакан и продолжил:

— Не стоит ходить далеко за примером. Анна, наш зоотехник, еще даже не замужняя девушка, в эти выходные сбежала в город, даже родителям ничего не сказав. Но ведь она уже не ребенок. Должна понимать, что сама рисковала жизнью и родителей могла в гроб раньше времени уложить. Слава богу, я вовремя узнал и вмешался, девочку удалось вернуть живой. Но это тревожный звонок, когда молодые люди бросают семью, дом и работу. Сбегают ради пошлых радостей и секундных развлечений. С этим надо бороться и решительно пресекать. Спокойно, уверенно и планомерно. Больше словом, но и отеческим ремнем, если придется. Пусть лучше родной отец всыплет, чем убийца ударит ножом!

Толпа снова одобрительно зашумела, а мне сразу стало как-то не по себе. Остальные ребята тоже почувствовали неодобрительные взгляды со всех сторон и придвинулись ближе. Народ, наоборот, слегка отодвинулся, образовав вокруг нас полосу отчуждения, шириной в пару человек. Курдюк опять вскинул руку и продолжил:

— Я надеюсь, что это последний раз, когда мы собираемся здесь по столь ужасающему поводу. Все люди смертны и никто не вечен. Но, одно дело прожить долгую, счастливую жизнь и оставить после себя долгую память и крепкий след из детей и внуков. И совсем другое — сгореть, словно мотылек на свечке, оставив всем только боль и тоску. Давайте помнить о Юле всякий раз, когда наши дети подвергаются разным соблазнам и не допустим повторения трагедий ради её светлой памяти. Спи спокойно, девочка, пусть твоя смерть не будет напрасной, а ангелы заберут тебя в рай!

Последняя фраза захлебнулась едва не в рыданиях. Курдюк вытер лицо платком, бросил в могилу, куда после окончания речи опустили гроб, первую горсть земли. Следом за ним вереницей потянулись все остальные и, когда очередь уже подходила к концу, кидать было практически нечего — могилу натуральным образом засыпали руками.

Процессия потянулась в поселок в обратном порядке, только Курдюк больше не шел пешком, а сел в поджидавший его джип. Дождь лил не переставая, делая дорогу еще более мучительной от того что грязь была перемешана сотнями ног. Я вспомнил, что хотел поговорить с Магнумом, но никак не мог его разыскать в толпе, сколько ни пытался. Большинство людей направилось в столовую на традиционные поминки. Все разом не могли в ней поместиться и людей запускали «партиями», пока остальные ожидали на улице. Мы ловили на себе все больше неодобрительных взглядов, за спиной был отчетливо слышен недобрый шепоток. Парни, немного постояв, решили обойтись без поминок, перекусить запасами в общаге и отправиться на комплекс. Я же, заприметив на стоянке знакомую газель-коневоз, решил задержаться и все-таки разыскать Андрея Петровича. Я увидел его входившим в столовую примерно с четвертой «поминальной группой» и протиснулся следом, но сесть рядом за длинным столом мне не удалось. Перед каждым местом традиционно стояла булочка с компотом, пустая рюмка и тарелка борща. После первого блюда официантки, среди которых были Женя, Лена и Пчелка, стали разносить второе. Четверо угрюмых мужчин молча ходили вдоль столов, наполняя рюмки водкой, не ставя бутылок на стол и строго следя, чтобы каждому досталось ровно три традиционных стопки. По завершению трапезы каждый переворачивал рюмку и получал у выхода маленький пакетик с печеньем и конфетами, дабы помянуть с детьми. Магнум закончил раньше меня и направился к выходу. Я даже пожалел, что не остался ждать его возле машины, но промозглая сырость и голод загнали меня в тепло столовой. Выйдя наружу, я убедился, что опасения были напрасны. Магнум стоял у машины, укрывшись своим брезентовым плащом, и о чем-то беседовал с двумя неизвестными мне мужиками. Я стал неподалеку, ожидая подходящего момента для начала разговора. Через пару минут Магнум заметил меня и произнес: